Помещик Пушкин и другие очерки

Год издания: 2006

Кол-во страниц: 432

Переплёт: твердый

ISBN: 5-8159-0577-1

Серия : Биографии и мемуары

Жанр: Исследование

Тираж закончен
Теги:

Павел Алексеевич Щеголев (1877—1931) — известный историк русской культуры и литературы, пушкинист, издатель и публицист, автор более 600 работ, от серьезных монографий до опреного либретто и, совместно с А.Н.Толстым, «Дневника Вырубовой». В книге собраны самые интересные работы Щеголева о Пушкине, причем публикуются тексты не в поздних вариантах, зачастую конъюнктурно отредактированных автором в угоду «марксистским позициям», а по первым публикациям.

Содержание Развернуть Свернуть

Содержание

«Утаенная любовь» А.С.Пушкина 5
Амалия Ризнич в поэзии А.С.Пушкина 109
Император Николай I и Пушкин в 1826 году 132
Помещик Пушкин 162
Дуэль и смерть Пушкина 285

Почитать Развернуть Свернуть

«УТАЕННАЯ ЛЮБОВЬ» А.С.ПУШКИНА
ИЗ РАЗЫСКАНИЙ
В ОБЛАСТИ БИОГРАФИИ И ТЕКСТА


I

С большим интересом своевременно прочел я небольшую статью М.О.Гершензона о северной любви Пушкина*. Вопросы, им поднятые, важны и любопытны для ученого, занимающегося Пушкиным, и если бы выводы и предположения Гершензона оказались справедливыми, то в истории жизни и творчества Пушкина прибавилась бы новая страница.
Вот положения Гершензона в сжатом виде и в собственных его выражениях. Еще до невольной высылки из Петербурга в мае 1820 года Пушкин томился светской, столичной жизнью, тайно изнывал в «суетных оковах» — он жаждал свободы. И несмотря на то, что из Петербурга он удален принудительным образом, ему кажется, что он сам бежал в поисках свободы и свежих впечатлений. Но вырвавшись на свободу хотя бы и таким образом, он испытывал полную апатию, был недоступен каким бы то ни было впечатлениям. Бесчувственность, омертвелость духа в первое время его ссылки сказывалась и временной утратой поэтического вдохновения. В глубине же души он в эти самые дни лелеял какое-то живое и сильное чувство. Пушкин вывез из Петербурга любовь к какой-то женщине, и эта любовь жила в нем на юге еще долго, во всяком случае до Одессы. Предметом этой северной любви Пушкина на юге, по предположению Гершензона, была княгиня Марья Аркадьевна Голицына, урожденная Суворова-Рымникская, внучка генералиссимуса.
«В переписке Пушкина, — говорит Гершензон, — нет никакого намека на его отношения к ней или к ее семье, биографы Пушкина ничего не говорят о ней. Сведения, которые нам удалось собрать о ней, скудны. Она родилась 26 февраля 1802 года: значит, в момент ссылки Пушкина ей было восемнадцать лет. Она вышла замуж 9 мая 1820 года, т.е. дня через три после высылки Пушкина, за князя Мих. Мих. Голицына, и умерла она в 1870 году. Вот все, что мы о ней знаем».
Считая несомненно относящимися к ней три стихотворения Пушкина («Умолкну скоро я...» 1821 года; «Мой друг, забыты мной» 1821 года; «Давно о ней воспоминанье...» 1823 года), Гершензон пользуется ими для уяснения личности женщины, которую любил Пушкин, и характера самой его любви. Прилагая добытые им выводы о душевном состоянии Пушкина в первое время ссылки на Кавказе и в Крыму к «Кавказскому пленнику», Гершензон находит, что весь психологический сюжет этой поэмы исчерпывается теми тремя элементами, которые преобладали в эту пору в самом Пушкине. Это: 1) чувство свободы и уверенность, что он сам бежал от стеснительных условий и оков; 2) нравственная омертвелость, невосприимчивость к радостному чувству; 3) тоска и нега по давней и неразделенной любви. Этой северной любовью вдохновлялась поэзия Пушкина на юге целых два года, ею внушен был не только «Кавказский пленник», но и «Бахчисарайский фонтан». «Чудным светом, — пишет Гершензон, — озаряется для нас творчество поэта — мы нисходим до таинственных источников вдохновения».
Из этого коротенького изложения взглядов Гершензона видна их первостепенная важность для истории жизни и творчества поэта, и это обстоятельство обязывает с тем большим вниманием и осторожностью проверить факты, наблюдения и рассуждения Гершензона. Пушкиноведение давно ощущает потребность в синтезе; навстречу этой потребности идет попытка Гершензона. Но другая, столь же необходимая задача пушкинских изучений — критическое рассмотрение уже вошедшего в обиход материала, критическое выяснение происхождения тех или иных утверждений, обычно повторяющихся и в изданиях сочинений поэта, и в исследованиях о нем. Так называемая Пушкинская литература довольно велика и обильна, но дух критицизма, отличающий научный характер работ, чужд ей: исключения крайне малочисленны. Мы должны отдать отчет в наших знаниях о жизни и творчестве поэта и разжаловать многие биографические, текстуальные и историко-литературные утверждения из их догматического сана; само собой понятно, осложнение старых легенд и предположений новыми, собственного изобретения, только задерживает научное изучение Пушкина. Но не будет ли синтез Гершензона новой легендой?

II

Работая над биографией Пушкина, я уже давно обратил внимание на эпизод отношений Пушкина к княгине M.А.Голицыной и на стихотворения, связываемые с ее именем. Теория о тайной и исключительной любви поэта именно к ней была выдвинута еще в 1882 году покойным А.И.Незеленовым в его книге о Пушкине. По существу о взглядах Незеленова нам придется еще сказать при разборе рассуждений Гершензона. Естественно было, конечно, обратиться за разрешением вопроса или, по крайней мере, хоть за его освещением к биографическим данным об этой женщине. Биографы и издатели Пушкина, действительно, ограничиваются сообщением тех дат, которые суммировал Гершензон, но все же в печатной литературе найдется несколько сведений о ней, не привлекавших до сей поры внимания исследователей. Эти данные немногочисленны, но любопытны настолько, что заставляют жалеть о их скудости. Личность княгини Голицыной оказывается интересной в историко-культурном и историко-психологическом отношениях; она, по-видимому, — из того слоя русских людей, которого еще никто не вводил в историю нашей культуры, но которому со временем будет отведена в ней своя страничка. Это — русские люди, мужчины и, главным образом, женщины, которые, принадлежа к богатым и родовитым фамилиям, жили почти всю свою жизнь за границей, вращались в западном обществе, были в общении со многими западными знаменитостями, принимали нередко инославное исповедание, вступали в родство с иностранцами, открывали свои салоны и т.д. Стоит вспомнить о роли, которую играли салоны Свечиной, княгини Багратион, графини Ливен, m-me Сиркур (урожд. Хлюстиной). Эти люди, не приткнувшиеся у себя на родине и оседавшие на западной почве, по-своему содействовали прививке западного миросозерцания и европейской психики к русскому уму и сердцу и имеют право быть занесенными в историю развития русского интеллигентного (в широком смысле слова) чувства. С точки зрения такой истории приобретает интерес и изучение обстоятельств жизни княгини M.A.Голицыной и собирание сведений о ней. Предлагаем собранные нами данные с подробностями, быть может, кое-где и докучными, в надежде, что та или иная дата, тот или иной факт, быть может, наведет на открытие и опубликование документов, писем и воспоминаний о княгине М.А.Голицыной.
Сначала — данные внешние, даты генеалогические и хронологические.
Сын знаменитого Суворова, светлейший князь Аркадий Александрович (род. 1780), сочетался 13 июля 1800 года браком с Еленой Александровной Нарышкиной (род. 1785). От этого брака родилась 26 февраля 1802 года княжна Мария Аркадьевна. В 1811 году ее отец утонул в реке Рымнике. Мать долго жила за границей, покоряла и очаровывала современников на Веронском конгрессе и вышла во второй раз в Берлине в 1823 году за князя Василия Сергеевича Голицына. Дочь была фрейлиной высочайшего двора
3 и 9 мая 1820 года была выдана за князя Михаила Михайловича Голицына (род. 4 февраля 1793 года), прямого потомка петровского М.М.Голицына. За свое искусство муж M.A.Голицыной получил прозвище Вестриса, но он был не только танцор, а по своему времени незаурядный человек. Первоначальное воспитание он получил в пансионе известного Николя, потом учился в Венской Инженерной Академии и завершил образование в Парижской Политехнической Школе. Вернувшись в Россию в 1811 году, он вступил на службу по квартирмейстерской части колонновожатым и после блестящего экзамена произведен в офицеры. Состоя при 4-м корпусе, Голицын принимал участие в сражениях 1812 года и под Бородином был ранен. Еще не оправившись совершенно от ран, в 1813 году опять вступил в строй, в корпус графа Сен-При. За участие в Лейпцигской битве был награжден чином подпоручика. В 1814 году он участвовал в штурме Реймса; здесь на его руках скончался граф Сен-При, которому оторвало плечо. По возвращении в Россию, Голицын состоял при начальнике Главного Штаба князе Волконском; при нем он находился и во время вторичного занятия русскими Парижа. Между прочим, он был назначен встретить и проводить в Париж графа д’Артуа. Последний, став Карлом X, вспомнил о Голицыне и дал ему офицерский крест Почетного легиона. В 1816 году Голицын был зачислен в формировавшийся тогда Гвардейский Генеральный Штаб, где оставался до получения полковничьего чина. «Будучи назначен, — читаем в некрологе, — обер-квартирмейстером резервного Гвардейского Кавалерийского Корпуса, он всегда отличался своими математическими познаниями и своим беспристрастием особенно при испытании молодых людей, поступавших в гвардию, за что и награжден имп. Александром орденом св. Анны 2-й степени».
По случаю бракосочетания княжны M.А.Суворовой и князя М.М.Голицына Джузеппе Галли, заслуженный учитель латинского, французского и итальянского языков в барских семьях того времени, написал итальянский сонет, который напечатан в книжечке его стихотворений в 1825 году. Издание книжки, по словам автора в предисловии, было вызвано желанием отблагодарить всех тех, которых он в продолжение сорока пяти лет учил итальянскому языку. Должно быть, к числу его учениц принадлежала и княжна Суворова. Сей торжественный сонет носит название — «Per le faustissime nozze di sua Eccelenza il signor Principe Michle Golitzin con sua Eccelenza la signora principessa Maria ltaliski Contessa Suvoroff-Rimnikski sonetto». — Содержание его, вполне соответствующее условной манере и условным фразам, не дает нам никаких фактических подробностей.
Рядом с упоминанием о сонете уместно привести свидетельство некролога о М.М.Голицыне: «С пылким и благородным сердцем он был самый нежный супруг и отец». От брака, столь прославленного, родились, как видно из разысканий Н.Н.Голицына, три дочери: 17 января 1823 года — Александра, в 1824 году — Леонилла и 16 февраля 1831 года — Елена.
В 1829 году, «по домашним обстоятельствам» (слова некролога), князь М.М.Голицын был вынужден оставить военную службу и на другой день после отставки был принят ко двору камергером и произведен в действительные статские советники.
В 1833 году он был назначен для особых поручений к Новороссийскому генерал-губернатору графу М.С.Воронцову, но вскоре опять перешел в военную службу по квартирмейстерской же части. Скончался он 21 мая 1856 года в чине генерал-майора, оставив после себя «много замечательных сочинений».
Княгиня Мария Аркадьевна пережила своего мужа и скончалась в Вене 16 (28) февраля 1870 года. И она, и ее муж похоронены на кладбище Александро-Невской лавры.
Мужского потомства Голицыны не оставили; браки средней и младшей дочери были бездетны, и только от второго брака старшей дочери Александры с графом фон Мюнстер, германским послом в Лондоне, а потом в Париже, остался сын, который и оказался единственным наследником больших русских имений князя Андрея Михайловича Голицына, завещавшего их мужскому потомству своего брата.

III

От дат чисто внешнего, справочного характера переходим к свидетельствам, дающим некоторое освещение личности M.А.Голицыной.
Княгиня Голицына занимает известное место в жизни и поэзии Ивана Ивановича Козлова, известного слепца поэта. Известно, что в 1818 году его постигла тяжелая болезнь; после первого удара паралича он лишился ног и затем постепенно терял зрение вплоть до полной его утраты. Несчастье разбудило его духовные силы, он начал писать стихи, и его поэзия находила у современников высокое одобрение. В 1825 году друзья и покровители Козлова выдали в свет его «Чернеца киевскую повесть». В предисловии, написанном В.А.Жуковским, читаем: «В молодых летах, проведенных в рассеянности большого света, он (Козлов) не знал того, что таилось в его душе, созданной понимать высокое и прекрасное — несчастие открыло ему эту тайну: похитив у него лучшие блага жизни, оно даровало ему поэзию. Вот уже пятый год, как он без ног и слеп; существенный мир исчез для него навсегда; но мир души, мир поэтических мыслей, высших надежд и веры открылся ему во всей красоте своей: он живет в нем и в нем забывает свои страдания, часто несносные. Мы не входим в подробности — пускай он сам будет своим историком: прилагаем здесь его послание к другу (написанное в 1822 году), в котором с величайшею верностию изобразил он настоящую судьбу свою; оно есть не произведение поэта, а искренняя, трогательная исповедь страдальца...» В этом послании «к другу В. А. Ж.», т.е. Жуковскому, Козлов поминает признательным словом тех, чья поддержка могущественно помогла ему: верного своего друга Жуковского, свою жену, A.A.Воейкову и M.A.Голицыну. Обе эти женщины явились в самый тяжелый час его жизни со словами сердечного утешения.

Тогда в священной красоте
Внезапно дружба мне предстала:
Она так радостно сияла!
В ее нашел я чистоте
Утеху, нежность, сожаленье,
И ею жизнь озарена...

А.А.Воейкова в этом послании названа Светланой, княгиня М.А.Голицына не указана именем и скрыта под местоимением Она. Что Козлов говорит именно о М.А.Голицыной, видно из письма А.И.Тургенева к князю П.А.Вяземскому от 15 апреля 1825 года. Посылая только что изданного «Чернеца», Тургенев писал: «Она — после Светланы, — княгиня Голицына, урожденная Суворова, которая певала и утешала певца некогда, когда еще он был в моде только у Жуковского и у меня».
Вот отрывок послания, относящийся до княгини M.A.Голицыной.

A там с улыбкой прилетел
И новый Ангел-утешитель,
И сердца милый ободритель,
Прекрасный друг тоски моей:
Небесной кротостью своей
И силой нежных увещаний
Она мне сладость в душу льет,
Ласкает, радует, поет,
И рой моих воспоминаний
С цветами жизни молодой,
Как в блеске радужных сияний,
Летает снова надо мной.

И.И.Козлов, помимо этого упоминания, выразил свои чувства и в особом послании «К княгине M.A.Голицыной», напечатанном в «Северных Цветах» на 1825 год. Вот и оно:

Ты видала, как играет
Солнце раннею порой,
И лилия расцветает,
Окропленная росой;
Ты слыхала, как весною
Соловей в ночи поет,
Как с бесценною тоскою
Он раздумье в душу льет;
Под черемухой душистой,
Часто взор пленялся твой
Блеском радуги огнистой
Над прозрачною рекой.
Так твое воспоминанье,
Твой пленительный привет,
Для сердец очарованье,
И прекрасного завет.
Но с увядшею душою,
Между радостных друзей,
Как предстану пред тобою
С лирой томною моей?
Хоть порой с мечтами младость
И блестит в моих очах;
И поется мною радость
На задумчивых струнах:
Так цветок в полях мелькает
Вместе с кошенной травой,
Так свет лунный озаряет
Хладный камень гробовой!
Лишь желать, молить я смею:
Да надежд прелестных рой
Вьется вечно над твоею
Светло-русой головой.
В свете гостья молодая,
Жизнью весело играй;
Бурям издали внимая,
Обо мне воспоминай!

Немного, конечно, можно извлечь из поэтических признаний И.И.Козлова для характеристики княгини М.А.Суворовой, но и это немногое рисует ее тихий и кроткий образ. Запоминается еще одна внешняя подробность — искусство пения, которым она, по-видимому, обладала в высокой степени, так как и в остальных свидетельствах, к которым мы сейчас перейдем, мы встретим не раз указания на пение княгини Суворовой-Голицыной. Вряд ли далеким от истины будет предположение, что внимание молодой девушки на пораженного недугом поэта обратил Жуковский. Давний приятель И.И.Козлова еще с Москвы, он как раз в это время (в конце 10-х и начале 20-х годов) был учителем великой княгини Александры Феодоровны, был принят в придворный круг, был баловнем фрейлин, а к одной из них, графине Самойловой, даже питал нежное чувство. В этом круге, по всей вероятности, он и встретился с княжной Суворовой и заинтересовал ее участью своего друга*.
И впоследствии Жуковский не раз упоминает о ней в письмах своих к И.И.Козлову; эти упоминания немного пополняют наши фактические сведения о ней... В 1826 году Жуковский встретил княгиню Голицыну в Эмсе и 3/15 июля писал И.И.Козлову: «Здравствуй из Эмса, мой милый Иван Иванович... В Эмсе довольно скучно, но жизнь идет однообразно, что мне не неприятно. Здесь между прочими русскими княгиня Голицына-Суворова. Я ее вижу довольно часто и слушаю с большим удовольствием ее милое пение. Она чрезвычайно поправилась; но ей запрещено возвращаться в Россию, и мы ее долго не увидим. Наш климат ей не по натуре. Она тебя помнит и любит и всегда говорит о тебе, да и собирается сама к тебе писать. Вот все, что для тебя интересно». A 23 июля (4 августа) того же года Жуковский, прилагая письмо Голицыной, писал И.И.Козлову: «Прилагаю письмо от княгини Голицыной, которая пробудет в Эмсе еще несколько дней. Ее здоровье весьма поправилось. Она очень любезна и добра. Я бывал довольно часто у нее и всякий раз пленялся ее милым пением». Действительно, в дневниках Жуковского за 1826 год находятся краткие пометы о княгине Голицыной и встречах с нею под 19 июня (1 июля); 23 июня (5 июля) (обед у княгини Голицыной, пение); (15) июля (смешной разговор с Голицыной) и 21 авг. (2 сент.).
Новый ряд известий идет из переписки А.И.Тургенева с князем П.А.Вяземским, как сохранившейся в Остафьевском архиве и напечатанной в известном издании под редакцией В.И.Саитова, так и хранящейся в Тургеневском архиве и имеющей появиться в издании Академии Наук. Так 7 мая 1827 года Тургенев из Лейпцига сообщал Вяземскому: «Сегодня сюда приезжают русские: граф Головкин, княгиня Голицына (Суворова), которая все просит тебе о чем-то напомнить». Особенно часты упоминания о Голицыной в письмах Тургенева к Вяземскому за 1833 год (Тургеневский архив). В это время Тургенев жил в Женеве, а княгиня Голицына на даче под Женевой, в Версуа. Как раз в это лето здесь проживала и известная Марья Антоновна Нарышкина и графиня Е.К.Воронцова. С ними Голицына была в приятельских отношениях. Тургенев встречал Голицыну на общественных праздниках: то на праздниках в Веве в августе, то «на одной из вечеринок, коими женевские аристократы угощают теперь 75-летнюю парижанку графиню Румфорд... вдову славного Лавуазье, за коего вышла тому 60 лет».
Не раз Тургенев бывал и у нее. 1 сентября он сообщал Вяземскому о встрече с известным Декандолем и писал: «Послезавтра провожу с ним вечер в Версуа, у княгини (Мери) Голицыной, которая велела тебе сказать, что она нарочно приедет в П-бург для того, чтобы ты проводил ее до Кронштадта так, как провожал ты нас, Резеду, Салтыковых и проч., о чем мною ей объявлено в свое время, а я слышал об этих проводах от того, кто был тут же и с кем ты собирался писать мне, но предался очарованию отъезжавших... Скажи Жуковскому, что и ему она кланяется». A 6 сентября Тургенев писал: «Был я в проливной дождь в Versoix на бале у княгини Голицыной, где заставляли меня вальсировать. Красавицы Саладен, здешняя аристократическая фамилия, богатая дачами и красавицами, дети Шуваловой-Полье, которая накануне приехала, были для меня новые лица». Вместе с Голицыной Тургенев осматривал сад и дом m-me Сталь в Коппе, а 30 сентября «был на Австрийско-Женевской вечеринке, которую давали в честь нашей княгини Голицыной-Суворовой, отъезжающей во Флоренск», т.е. Флоренцию.
Все эти сведения рисуют круг заграничной жизни княгини Голицыной; в переписке Тургенева с Вяземским сохранились еще очень любопытные указания на переписку Шатобриана с нашей Голицыной. В письме Вяземского к Тургеневу от 25 марта 1833 года читаем: «Шатобриан не силен в географии. Я читал письмо его к Мери Голицыной, в котором, жалея, что она не в Париже, говорит ей: «Au reste, йtant а Mittau, vous кtes encore parmi nous, car les polonais et les franзais ont toujours йtй compatriotes». Тургеневу Голицына подарила в сентябре 1833 года «два письмеца Шатобриана с прелестными фразами», где в настоящее время находятся письма Шатобриана к Голицыной, появились ли они во французской печати, упоминает ли об этих отношениях Шатобриана специальная о нем биографическая литература, — на все эти интересные вопросы я, к сожалению, лишен возможности ответить, не имея под рукой, в петербургских библиотеках, биографических работ и материалов о Шатобриане.
В конце 1836-го и в начале 1837 года княгиня М.А.Голицына жила во Флоренции. Здесь в это время было довольно много знатных русских, а среди них — немало окатоличившихся и объитальянившихся. Такова была, например, фамилия Бутурлиных. Один из ее членов, сохранивший, впрочем, свою национальность и веру, граф М.Д.Бутурлин, в своих воспоминаниях рисует яркую картину флорентийского света, в котором не последнюю роль играли и наши соотечественники. Несколько занимательных строк находим у него и о княгине M.Голицыной. Он прибыл во Флоренцию осенью 1836 года с беременной женой и, не желая пускаться в свет без нее, возобновил знакомство только с Григорием Федоровичем Орловым и с «временно проживавшей во Флоренции княгинею Мариею Аркадьевной Голицыной, урожденной княжною Суворовой». В салоне ее он видел скульпторшу де Фово, — из ярых французских аристократических легитимисток, и знаменитого историка Сисмонди.
«Княгиня М.A.Голицына, — рассказывает граф Бутурлин, — в то время или немного позднее предалась, как слышно было, особому мистицизму, кончившемуся будто бы переходом в протестантство. Из Италии она переехала на жительство в Швейцарию». Бутурлин рассказывает еще, что княгиней увлекался в это время маркиз Чезаре Бочелла, «литератор и меломан, бывший чем-то при дворе миниатюрного герцога Луккского». Он «был довольно умный и начитанный человек (ученостью же не отличалась вообще тогда итальянская аристократия), но воспламенялся (всегда, впрочем, платонически) то к одной, то к другой женщине, идеализируя ее каким-то сверхъестественным в психологическом отношении созданием из всех Евиных дщерей. Таковою представлялась ему некогда княгиня М.А.Голицына (урожд. княжна Суворова), завлекшая его в туманный мистицизм, который у него дошел до полупротестантизма, а у княгини, если верить молве, до перехода в это исповедание».
Молва о лютеранстве княгини нашла место и в переписке П.А.Плетнева с Я.К.Гротом. 11 ноября 1843 года Плетнев писал из Петербурга в Гельсингфорс Гроту: «На чай отправился к Суворовым, здесь поселившимся. Муж [князь Константин Аркадьевич] отправился ко двору датскому для негоциаций о свадьбе В.К. Александры Николаевны с принцем Гессенским. У жены нашел двух больших княжон Голицыных, родных племянниц этого князя Суворова. Они выросли и воспитались в Париже, почему и смешно еще говорят по-русски: мать их, урожденная княжна Суворова, даже приняла лютеранскую веру».
Точные и обстоятельные сведения об отпадении княгини М.А.Голицыной от православия находим в очень редком и совершенно неизвестном в русской литературе труде известного диакона Вильяма Пальмера, которому довелось играть немалую роль в истории религиозной жизни княгини. Пользуясь этой книгой, я ограничусь здесь только кратким сообщением о ее религиозном кризисе.
Отпадение княгини от православия случилось в конце 1839-го или в начале 1840 года, когда она вместе с дочерьми после продолжительного пребывания в Италии перебралась на жительство в Женеву. Любопытно, что, живя в общении с католическим миром, она вынесла отрицательное впечатление о «суеверии» католической религии. Неизвестно, под каким влиянием Голицыны восприняли протестантскую точку зрения на руководственное значение Св. Писания. Но, читая Св. Писание, они пришли к заключению о решительном несоответствии Св. Писанию учения и обрядов Православной церкви, и, наоборот, знакомство с английской «Книгой общих молитв» (Common Prayer-Book) внушило им мнение о полном согласии с Св. Писанием гимнов, молитв и наставлений этой книги. Отсюда возник интерес к англиканству. Сначала старшая дочь, а потом мать и средняя дочь начали посещать английскую церковь в Женеве и принимать участие в приобщении Св. Таинств. Случайно бывший в Женеве Ирландский декан (Lord Edward Chichester) принял их в лоно англиканской церкви. О своем отпадении и переходе они написали в Петербург князю М.М.Голицыну, а княгиня М.А. — и самому Николаю Павловичу, который выразил свое крайнее неудовольствие по этому поводу.
Сам М.М.Голицын был в отчаянии: он неясно представлял себе сущность англиканства и признавался, что ему меньше было бы горя слышать о переходе всей семьи в католичество. Были приняты официальные меры к возвращению Голицыных в православие: священнику нашей Бернской миссии было поручено увещевать отпавших, но первые его попытки были бесплодны, и если дальнейшие увенчались успехом, хотя только в отношении к дочери, то, главным образом, благодаря вмешательству в этот религиозный инцидент семьи Голицыных известного диакона Вильяма Пальмера, который в сороковых годах упорно, но тщетно хлопотал о соединении церквей англиканской и православной и совершил с этою целью ряд поездок в Россию.
Обращение Голицыной сыграло большую роль в истории возбужденного Пальмером вопроса о соединении церквей, — роль, совершенно не освещенную ни в нашей богословской, ни в нашей исторической литературе. Чтобы понять значение инцидента Голицыной для дела самого Пальмера, надо сказать, что он вначале считал англиканскую и Православную церковь ветвями единой католической церкви и на этом основании добивался от нашего Синода разрешения допустить его, как члена истинной церкви, к принятию Св. Тайн. Такое допущение в приобщении к Таинствам, по мысли Пальмера, и должно было послужить началом соединения церквей. Принятие же Голицыной в лоно англиканской церкви противоречило такой точке зрения Пальмера, ибо ясно, что англиканская церковь не имеет права принимать православных, как обращенных, раз не усматривается существенных различий между православием и англиканством. Поэтому когда в первую поездку свою в Россию в 1840—1847 годах Пальмер услышал от князя Голицына рассказ об обращении его жены, то он сразу заявил, что это очевидное недоразумение и что православный человек не может быть «обращен», а может принимать участие в англиканском богослужении, оставаясь членом Православной церкви. М.М.Голицын заинтересовался словами Пальмера и просил его изложить свои взгляды с тем, чтобы он мог послать в Женеву его письмо. Пальмер согласился, написал одно, потом другое письмо М.М.Голицыну, а затем вступил в непосредственную переписку с его дочерью. Когда в 1841 году князь Голицын уезжал в Женеву, он даже взял с Пальмера слово приехать, если нужно, в Женеву.
Письма ли Пальмера подействовали или убеждения отца, но старшая дочь вернулась в православие и вместе с отцом возвратилась в этом году в Россию, а M.A.Голицына переехала в Париж. М.М.Голицын написал Пальмеру отчаянное письмо с просьбой приехать в Париж и убедить его жену. Пальмер весьма тщательно и настойчиво позаботился о выполнении этой просьбы. Он доказывал княгине, что она неправильно считает себя «обращенной», так как, с одной стороны, при сходстве исповеданий нет надобности в обращении, а с другой стороны, для действительного «обращения» недостаточно было принять участие в богослужении и принимать Св. Тайны по обряду англиканскому, а надо быть принятым, после отречения от старой веры с соблюдением формальностей и с надлежащего разрешения. Все эти условия не были соблюдены, но княгиня Голицына, осуждая православие, твердо считала себя членом англиканской церкви и в то же время отказывалась от исполнения каких-либо условий.
«Все попытки вернуть меня к православию, — писала она Пальмеру, — будут тщетны. Я не ищу, я обрела... Помимо всего, мы исходим из совершенно различных принципов. Вы делаете из религии общение душ, религиозную дисциплину. Для меня религия — вопль потерпевшего крушение к Спасителю, ответ Спасителя и благодать». В январе 1842 года Пальмер лично познакомился с княгиней и имел с ней беседы. Так как княгиня Голицына желала участвовать в англиканском богослужении не как член православной и близкой, по взгляду, религии, а как член англиканской, — для чего она не хотела представить оснований, то Пальмер, найдя единомышленника в шотландском архиепископе в Париже Матвее Лескомб (Matthew Luscombe), добился того, что Голицыной было отказано в допущении к англиканской Евхаристии. Но это не изменило ее взглядов, и она отправилась в Лондон и там продолжала посещать английские церкви. Частный случай дал Пальмеру повод поставить общий вопрос, на каких же условиях должно совершаться принятие православных в англиканскую церковь. Этот же вопрос приводил к постановке еще более общего вопроса — о возможности церковного общения и единения, если разница между православием и англиканством несущественна. Эти вопросы послужили предметом апелляции, с которою Пальмер и сочувствующие ему духовные лица обратились к синодам шотландской церкви.
Как материал для суждения, была составлена огромнейшая книга, содержащая подробнейшее и документированное изложение всей истории Голицыной и пальмеровских попыток обращения к русскому Синоду. Эта книга была отпечатана не для продажи и является очень редкой. Ее заглавие: «An Appeal to the Scottish Bishops and Clergy and Generally to the Church of their Communion», Edinburg. MDCCCXLIX. Стр. XVIII+CCXL+ 464. Сообщаемые нами данные извлечены из этой именно книги. Голицына не названа по фамилии, а упоминается под Madame A. Но еще до апелляции, составленной в 1848 году, Пальмеру было не мало дела с Голицыной. Когда она на короткое время приезжала в Россию, здесь как раз был Пальмер, который и тут воспрепятствовал ей участвовать в богослужении в английской церкви. Но, несмотря на все это, княгиня везде, где только могла, посещала английские церкви и продолжала считать себя членом англиканской церкви. Так было и в момент составления апелляции в 1848—1849 году. Любопытно, что в 1844 году притеснения и преследования за веру русской княгини стали предметом многочисленных статей и памфлетов в западной прессе, доставивших не мало огорчения княгине. История ее религиозных переживаний заслуживала бы подробного изложения, но на это потребно другое время и другое место.
Нельзя не отметить любопытной особенности религиозного обращения княгини Голицыной. Она жила, по-видимому, в католической атмосфере; ее современники и современницы из высшего света изменяли своей вере ради католичества. Естественнее было бы ожидать и от нее перехода в это исповедание, но ее пленил мистицизм протестантский. Таким образом ее религиозные переживания трудно считать шаблонными, и если в обращениях нашей знати к католичеству, которые одно время были почти эпидемическими, можно указать немало случаев — результатов не рассуждающего подражания, моды и других чисто внешних влияний, то на протестантский пиетизм моды не было, и обращения в лютеранство были редки...
Нежное участие к больному поэту, доступность высоким наслаждениям искусства, общение с выдающимися людьми Запада (Шатобриан, Сисмонди), наконец, своеобразный религиозный опыт, завершившийся обращением к протестантской мистике, — все это указывает на натуру недюжинную и может послужить к оправданию нашего намерения привлечь внимание к этой княгине-лютеранке и обратиться с просьбой ко всем лицам, в распоряжении которых находятся какие-либо сведения или документы о ней или ее переписка, не отказать в сообщении всех подобных материалов в Комиссию по изданию сочинений Пушкина при Отделении Русского языка и словесности Императорской Академии Наук.

IV

Но существовавший интерес к личности княгини M.А.Голицыной создан не изложенными данными о ней, впервые нами собранными, а некоторыми отношениями ее к жизни и поэзии Пушкина. Она — «северная любовь» Пушкина! Переходя к разбору гипотезы о северной любви, выдвинутой Гершензоном, нелишне заметить, что его мнение, насколько мне известно, до сих пор оспаривал в печати один Н.О.Лернер. Поэтому в дальнейшем мы должны считаться и с рассуждениями Лернера.
Гершензон пришел к своим выводам с помощью метода психологического: он пристал

Рецензии Развернуть Свернуть

Бедный Пушкин, бедный сукин сын

10.02.2006

Автор: Вера Копылова
Источник: Московский комсомолец


О чем знал гений, беседуя с женой       Пушкин, Пушкин, никому-то он покоя не дает. Вот завтра — день памяти, 169 лет со дня его смерти. Но ему, бедному, даже упокоиться по-человечески не дали. Все пишут и пишут, говорят и говорят. Что ж поделаешь — гением быть непросто.            В дни юбилеев и памятных дат у литературоведов и писателей обостряется синдром пушкинистики и парапушкинистики. Пушкиноведение — не только наука, это такой склад характера. Люди уже к 1880 году раскопали каждую запятую в его произведениях и каждую минутку его жизни. А с первой половины XX века вплоть до наших дней пушкинисты давно перестали изучать Пушкина, они только принимают или отвергают концепции друг друга. Нынешние пушкинисты выискивают последние крохи и придумывают небылицы. Например, есть серьезный научный труд, где автор доказывает: во фразе “Мой дядя самых честных правил” “правил” — это глагол. Каких самых честных дядя правил, пока неясно.      К нынешней дате выходят аж две работы по пушкинистике. Несколько работ историка литературы начала прошлого века Павла Щеголева собрано в книгу “Помещик Пушкин”. Кому интересно посравнивать черновики Пушкина и восстановить в памяти его драгоценную биографию — вперед.      Другая работа — нашего современника Фридкина “Из зарубежной Пушкинианы”. Про то, как поживалось Екатерине Гончаровой и Дантесу во Франции после злополучной дуэли и какова сейчас судьба их дома в Сульце. Про то, как Клод Дантес, не краснея, врет и не отдает последние архивы своего прадедушки, “убийцы Пушкина”. Какое издание Пушкина держал в руках Гёте. И про другие ниточки, ведущие от Пушкина “за бугор” и обратно. Книжка занимательная, несмотря на забавные ляпы: например, о чем подумал Горький, глядя из окна в Сорренто, или что хорошо знал Пушкин, беседуя с женой.      “Вы хотите знать мое собственное мнение о Наталье Николаевне? Вот оно: она была поджигательница. Пушкина погубила ее игра в поджигание. Я думаю, что, если бы она пошла в своих отношениях с Дантесом до конца, Пушкин не погиб бы”.      Другое дело — парапушкинистика, то есть фантазии на тему Пушкина. Интереснее всех нафантазировала Елена Шатохина в романе “Избранник, или “Гений и злодейство”. Детектив XIX века в письмах”. Герои — все пушкинское окружение: Дантес, сестры Гончаровы, Идалия Полетика, американец Джон Клей, гомосексуалист Геккерн… Кстати об этих птичках: приемный отец Дантеса — Луи Геккерн — был влюблен в “сына” без памяти. По крайней мере автор придерживается именно этой точки зрения. Детали быта начала XIX века и самые различные речевые характеристики переданы блестяще, сюжет есть, подлинные письма есть, а выдуманные выдуманы качественно. “Ни один кавалер не мог сравняться в изяществе с милым нашим бароном Жоржем Дантесом. Он много танцевал с Натали Пушкиной — к досаде многих, но не моей. Моя троюродная сестрица Натали, несмотря на свой рост, и талию, и лицо “богини”, отчаянно проста, если не сказать — бестолкова, как все московские барышни, чтобы завести изящный роман во французском духе”. Мы читаем и радуемся, а несчастный Пушкин крутится в могиле. Бедный Пушкин. Бедный сукин сын.

 

О Пушкине без купюр

01.03.2006

Автор: Екатерина Пантелеева
Источник: Книжное обозрение, № 10-11


Известный историк и публицист первой поло­вины XX пека Павел Алексеевич Щеголев про­явил себя я самых различных областях: от науч­ных монографических трудов до романа и опер­ного либретто. Однако в первую очередь он из­вестен как исследователь творчества Пушкина. В новом сборнике представлены самые интерес­ные работы Щеголев, посвященные великому поэту.  Каждая  работа, даже довольно узкая, вполне может служить самостоятельным источником для изучения биографии поэта, причем, что важно, в ее общеизвестном варианте. У Щеголева нет смелых предположений, основанных ни на чем, зато есть четкое изложение проверенных фактов, многочисленные ссылки на воспо­минания современников и документы. От всех предыдущих изданий Щеголева «захаровское» отличается тем, что тексты публику­ются в первоначальных вариантах, а не в изме­ненных в угоду советским книгоиздателям.

 

Без названия

20.02.2006

Автор: Николай Александров
Источник: «Известия»


Наука о Пушкине, как известно, - отдельная дисциплина. Когда говорят "пушкиниана", то этим эпическим словом обозначают настоящее море литературы. Неудивительно, что нередко переиздания хорошо известного воспринимаются как книжные новинки. Работы Павла Щеголева, маститого пушкиниста начала прошлого века, более чем хрестоматийны. Вошедшие в этот том "Дуэль и смерть Пушкина", или "Утаенная любовь" А.С.Пушкина", или "Амалия Ризнич в поэзии А.С.Пушкина" знакомы любому пушкинисту и каждому пушкинофилу. Просто, видимо, пришло время Щеголева выпустить снова, то есть актуализировать для тех, кто его еще не читал.

Отзывы

Заголовок отзыва:
Ваше имя:
E-mail:
Текст отзыва:
Введите код с картинки: